Её творчество начиналось здесь — в Старице…

Когда рассказы Валентины ГРИГОРЬЕВОЙ появляются в редакции нашей газеты, читаю сразу, не отрываясь, потому что оторваться невозможно.

С Валентиной мы учились в нашем Старицком педучилище на одном курсе. Она и тогда выделялась среди нашего курса умением писать  — точно, емко, пронзительно…

И уже тогда «Верный путь» (так в то время называлась наша газета) публиковал ее рассказы.

Эльвира Владимировна Пряничникова, наш учитель русского языка и литературы, высоко ценила талант своей ученицы, всеми силами его поддерживая и развивая. Некоторые сочинения Валентины Эльвира Владимировна читала нам, не скрывая слез…

Сейчас Валентина живет в Крыму, в Евпатории и продолжает поддерживать связь с нашей газетой. Сегодня мы публикуем ее рассказ «Счастливая». Прочитайте! Не дай Бог быть такой счастливой…

Светлана МИХАЙЛОВСКАЯ.

Сегодня, 22 марта, у Валентины Григорьевой — День рождения!

Валюша, и я, и весь коллектив «Старицкого вестника» поздравляют тебя. Будь здоровой и по-настоящему счастливой. Мы рады, что имеем честь с тобой сотрудничать!

С уважением, С.Михайловская и весь коллектив редакции.

СЧАСТЛИВАЯ

Тина Александровна давно уже вышла на пенсию. Тогда бы еще и поработать можно было бы… И, хотя она имела к тому времени уже массу всяких хвороб, что в ее возрасте уже и неудивительно, но сохранила ясность ума, доброту и великую щедрость души: кидалась помогать всем и всякому, когда видела, что в ней нуждаются. Поэтому в школе, которой отдала не один десяток лет, и в деревне своей пользовалась уважением и любовью. Но, когда дочь с зятем обратились к ней с просьбой оставить работу, чтобы нянчить внука, то она, ни секунды не задумываясь, дала согласие. Как же не помочь своей любимой и единственной, для которой она только и жила! Даже хвори ее с появлением внука все куда-то отступили и спрятались. Она, казалось, помолодела. Летала, словно крылья на старости лет обрела. Маленький ее домишко словно светом наполнился. Она учила его ходить, говорить, покупала ему обувку, одежки, игрушки, отказывая себе во всем. И он отвечал ей такой глубокой привязанностью, что дочь даже стала ревновать. Но всему когда-то приходит конец. Внучек подрос, дочь решила, что к школе его лучше подготовят в садике. На робкие просьбы Тины Александровны, что она это сделает не хуже, а, может быть, и лучше, прозвучало категоричное: «Нет!» И в деревню внука почему-то перестали отпускать в каникулы, чтоб подогнать в учебе. Сказали, что деревня на него плохо влияет. А ведь она могла помочь ему почти по всем предметам.

Поначалу она сама часто ездила в Москву к дочери: уж так скучала по ней, а особенно по внуку. Но потом как-то так случилось, что ей дали понять, что частые визиты нежелательны. Ставшие редкими встречи становились невеселыми. Дочь все чаще бывала чем-то недовольна: то ее устаревшей прической, то гостинцами, которые она им привозила: «Пора бы уже запомнить: мы такое не едим. Печенье, небось, опять на маргарине. У нас от него изжога.» Оказалось, что и в разговор с ними она тоже вступает неправильно, и говорит не то и не так. Все чаще она стала слышать от дочери слова о том, что надо дружить с головой. А с головой, слава Богу, было все в порядке. Память оставалась ясной, как в юности. Потом, когда она отдала все свои немудреные сбережения и подарила им свою трехкомнатную квартиру, которую они продали и, добавив еще столько, купили себе пентхаус, то ее первое время встречали с радостью. Даже отвели ей отдельную комнату и пригласили жить у них. Тина Александровна радовалась, что, наконец-то, не будет одна. Соседкам в деревне похвалилась радостной вестью про переезд в Москву. «Счастливая ты, Александровна!» — говорили ей ее деревенские знакомые. «Конечно, счастливая! Такую дочь вырастила: умницу, красавицу.» Одна, практически без помощи своего забулдыги мужа, который по молодости то пил, то картежничал, а потом и вовсе, уехав на заработки в Москву, прилепился там к какой-то молодой вдовушке и совсем забыл, что надо помогать дочери-студентке. А Тине Александровне пришлось впрягаться в те смутные времена как следует. Зарплату учителям задерживали, а, чтоб дочь не нуждалась, Тина Александровна распродала все, что только можно было продать. Сама перешла на блокадное питание: собирала летом все, что давал ближний лес: грибы, ягоды, из последних сил вскапывала свой огородишко при доме, чтоб овощи были свои. Обговорив с соседками, что надо поменять одежду, ведь Москва – это не деревня, Тина на последние сэкономленные летом деньги купила новую куртку. На ботинки денег не хватило, поэтому она чисто-начисто вымыла старые, потом накремила их. Стали как новые. На подошве, правда, трещинки, через которые в мокрую погоду просачивается вода. Но решила, что в дождь гулять не будет. Зять встретил на вокзале, улыбаясь. А уж Тина Александровна как была счастлива!.. Ведь так тоскливо в пустом доме одной. Про себя решила, что будет помогать во всем. Утром, чуть забрезжил рассвет, пошла на кухню. Пока все встали, она уже перемыла гору посуды, сварила кашу на завтрак, вскипятила чайник. Внук ел и нахваливал. Но дочке с зятем видно что-то не понравилось, есть не стали, попили чаю и вышли из-за стола. Дочь сказала: «Знаешь, мама, мы питаемся здоровой пищей, без соли, да и кашу мы иначе варим. Да и вообще, ты не готовь, мы можем себе позволить покупать готовые блюда. Раз Алексей не хочет, чтоб ты готовила, то и не готовь.» Тщетные попытки завести с ними разговор на какую-либо тему оборачивались неудачей. Ей либо говорили, что они устали, им не до разговоров, либо смеялись над тем, что она произносила. Сами в свои беседы ее не приглашали. А потом и вообще дали ей понять, что желательно ее не видеть в кухне, когда они кушают. Все чаще она целыми днями сидела в отведенной ей комнате, словно в изоляторе, стесняясь уже и выходить, боясь помешать. Она поняла, что не вписывается в интерьер богатого дома: старая, немодная, больная, суетливо-стеснительная. Единственный, кто ее радовал – это внук. Он по-прежнему души не чаял в бабушке, как и она в нем. Делился с ней своими школьными успехами и проблемами, просил помощи в приготовлении домашних уроков. Но потом зять объявил, что внук будет заниматься с уже нанятыми репетиторами, у которых более свежие и современные знания. Тина Александровна была в недоумении, понять не могла, что случилось. А однажды дочь, ее счастье, гордость и надежда, подошла к ней и сказала: «Знаешь, мама, мы привыкли жить самостоятельно. Ты поезжай к себе, отдохни от нас, а мы от тебя…» Тину Александровну эти слова ее любимицы словно кипятком обдали. Она собрала всю свою волю, чтобы не заплакать. Трясущимися руками собрала свои пожитки в пакет и поехала… Деньги на обратную дорогу были, но до пенсии жить было просто не на что. Ладно, что в подполе была картошка и какие-то прошлогодние заготовки. Удивленным соседкам Тина сказала, что не привыкла к Москве, что ей там нездоровится. В деревне и воздух для ее больного сердца более подходящий. Тина Александровна тщательно скрывала от всех эти перемены. И, хотя жить одной в доме, который требовал ухода и ремонта, становилось все трудней, а в Москву ее теперь не приглашали, она твердо решила, что в дом престарелых не пойдет. Ведь Марину осудят и соседи, и знакомые. И еще всегда утешала себя мыслью: «Что ж, я пожила, чего ж им мешать буду. Я уж как-нибудь, лишь бы им было хорошо». Тина Александровна никогда не сетовала. Всем знакомым рассказывала, какой большой у дочери дом, пентхаус называется, полы с подогревом, дорогая мебель, внук учится в престижной школе. И все очень замечательно у моих «москвичей», так она стала их с гордостью называть с момента, когда дочь сумела после окончания московского института удачно выйти замуж и избежать распределения в Брянскую область. И потекли годы одиночества. Поначалу она занимала себя чтением книг, разгадыванием кроссвордов. Но зрение с каждым годом становилось все хуже, поэтому она уже не могла читать, да и телевизор теперь не смотрела, а больше слушала. И еще пристрастилась к новшеству: ей оставили старенький компьютер, а внучек научил им пользоваться. И бессонными ночами, когда то давление зашкаливало, то с сердца, казалось, сняли оболочку, так саднило, она, полусидя перед монитором, выискивала вести со всего мира. Поначалу с ней начали «общаться» ее бывшие ученики. Кому-то из них она помогала советом, кому-то выполняла курсовые и даже дипломные работы. Потом они повыучились, и общаться со старой учительницей им все чаще стало некогда.

В Москву она теперь ездила несколько раз в году: на день рождения дочери, внука, на Пасху и на Новый год. Она бы и чаще приезжала, но не приглашали. Она и сама понимала, что не соответствует ни своей вышедшей из моды одеждой, ни манерами нынешнему статусу дочкиной семьи. У зятя своя фирма, дочь теперь занимает в Москве высокий пост. Когда она у них бывала, то, если приходили к ним с визитом, ей категорически было запрещено не только общаться с гостями, но даже выходить из комнаты.

Но сейчас, в преддверии самого любимого ее праздника, Тина Александровна заранее начала готовиться к поездке в Москву. Первым делом пересмотрела свой нехитрый гардероб. Блузки почти новые, но дочка не разрешает в них приезжать: «Мама, ты что?! Такие уже лет двадцать не носят!» Тина Александровна и сама видит, что в городе даже пожилые женщины одеты уже иначе, чем она. Но все упирается в две вещи: она уже лет десять не заходит в магазины одежды, стесняясь своего плохого зрения, потому что молоденькие продавщицы, подозрительно поглядывая на то, как она подносит вещь к самому лицу, пытаясь остатками зрения увидеть, подходят и нагло говорят: «Что, бабушка, за пазуху спрятать хочешь. Ведь все равно брать не станешь». А вторая причина – хроническая нехватка денег. Она уж и так экономила на всем, но мизерной пенсии, назначенной в годы развала, едва-едва хватало, чтобы уплатить коммунальные, купить лекарства, без которых уже никак не получается. Оставшееся она растягивает на месяц, чтоб кормиться самой и кормить своих кошку с собачкой. Она никогда и никому не показала, как ей плохо. Как можно! Здесь, в деревне, все ее знают, зовут по имени отчеству, а это в деревне знак почтения и уважения. Да и немудрено: за несколько десятков лет, что она учительствовала, она переучила здесь почти всех живущих. И Тина Александровна держала, что называется, свой статус учительницы и мамы дочки-начальницы на уровне. Знала, например, что в праздники к ней придут в гости искренне ее любившие бабушки-соседки Вера и Ольга. Она сама была только чуть моложе их, но они почему-то решили в благодарность за то, что она, бог знает когда, учила их сыновей, шефствовать над ней, зная ее стеснительность и скромность. Чтоб их как-то отблагодарить и чтоб они видели, как она хорошо живет, она в пенсию всегда покупала самых дорогих конфет, баночку красной или черной икры, сыр. Потом делала бутерброды с икрой, ставила самовар и приглашала их почаевничать, объявляя им, что дочка прислала гостинцев. Сама для себя она такой «роскоши» позволить не могла, питалась более чем скудно. Объясняла всем, что на строгой лечебной диете. Потом они сидят, чаевничают: «Вы ешьте, не стесняйтесь, дочка еще пришлет.» Они нахваливают ее дочь, какая та умница-разумница: и в школе на одни пятерки училась, и институт закончила, и в Москве начальницей устроилась, и замуж удачно вышла, и богатой стала, и, что самое главное, мать не забывает: вон какие вкусности ей присылает. У Тины сердце таяло, когда слышала похвалы своей Мариночке. А когда соседки спрашивают: «А что ж не приезжают твои москвичи к тебе?» — она, пряча обиду и боль в глубине души, говорит: «Я сама им не велю. Что ездить-то сюда. Дороги у нас, сами знаете какие, а у них машина дорогая, к таким дорогам не подходит. Что ездить. У меня все есть, здоровье еще позволяет жить самой. Гостинцы хорошие присылают, деньгами тоже не обижают, чего ж жаловаться. А у них работа. Некогда ездить. Я им и сама не велю. Зато, когда я там у них бываю, не знают, как угодить, куда посадить, чем только угостить. Я – счастливая.» Еще в прошлом году Тина Александровна отчетливо осознала, что дочь, видимо, за прошедшие годы учебы в институте, а еще более за годы неожиданно свалившихся на нее богатства и роскоши отвыкла от нее. Сказала тогда: «Мама, ты как хочешь, но к нам только на два дня. А то в пятницу к нам приезжают гости. Очень важные деловые гости… Друзья семьи и партнеры по бизнесу…» И по ее многозначительному молчанию Тина Александровна поняла, что она, старая и больная, своим деревенским видом будет портить общий интерьер. В этом году зима выдалась непонятная: то холод, то оттепель, то дождь со снегом, то снег с дождем. Серые тучи навевают тоску. И Тина Александровна как-то особенно остро нынче заскучала, затосковала по дочери и внуку. Она решила, что нынче поедет в Москву пораньше, чтоб не так много было народу в автобусе да чтобы отдохнуть перед праздником после утомительной дороги. Для нее от деревни до столицы дорога с каждым годом становилась все длиннее, а от столицы до деревни и того далее. Она никогда не приезжала в гости без гостинцев. Вот и теперь, она купила у соседки два десятка домашних яиц, сварила куриный холодец и испекла «Шарлотку» с яблоками, которую ей всегда заказывает внук. Все уложила в сумку, проверила, все ли отключила в доме, чтоб не дай Бог в ее отсутствие что-нибудь не испортилось. Присела перед дорогой на счастье. На вокзале, купив билет, решила в оставшиеся несколько минут до отправления автобуса позвонить дочке, что она уже выезжает:

— Мариночка, детка, я еду к вам. Но вместо радости в голосе дочери услышала досаду:

— А в честь чего ты так рано? Я же тебе говорила приехать тридцать первого!..

— Дак как же… тридцать первого? И народу будет не протолкнуться, да и билет я уже купила.

— Это твои проблемы, мама. Я тебе четко объяснила – приезжай трид-цать пер-во-го! И еще, что за манеру ты взяла, мы на елке, а телефон разрывается… Я же тебе говорила, что у Саши двадцать девятого елка, а тридцатого у нас корпоративная елка, нам будет не до тебя.

— Я забыла.

— Думать надо! И вообще, дружи с головой, мама, прежде чем что-то делать.

— Хорошо, ты не сердись, я приеду тридцать первого.

Тина Александровна после разговора с дочерью поторопилась сесть на скамейку: ноги не держали, а душу обдало холодом. Пытаясь успокоиться, она по старой привычке опять стала корить себя за забывчивость, за… Сердце защемило так, словно с него сняли кожу. В ушах звенел сердитый голос дочери: «Я тебе уже несколько раз повторила: ни двадцать девятого, ни тридцатого не приезжай, мы будем заняты. Если хочешь, приезжай тридцать первого!» Пересиливая боль в сердце, заставила себя подойти к кассе и спросить о билетах в Москву на тридцать первое. Билеты остались только на вечерний последний рейс. Тина Александровна как-то сразу поняла, что никуда она в этом году не поедет. Свой билет она уже тоже опоздала сдать: автобус ушел. Она аккуратно сложила билет вдвое и зачем-то положила в паспорт. Потом на последние деньги наняла такси, заторопившись домой. Приехав домой, решила прибраться в доме, хотя сил никаких не оставалось: дочка всегда недовольна бывает, что не все стоит там, где положено, что паутинки у потолка, которые она из-за плохого зрения уже не видит, не обметены.

Прибралась. Застелила стол праздничной скатертью. Поставила конфетницу с шоколадными трюфелями, что так нравятся соседке. Достала из сумки «шарлотку». Банку с икрой пока открывать не стала, решив, что откроет, когда придут гостьи. Сил ни на что уже не оставалось. Сердце не просто билось, а как-то трепыхалось, словно подраненная птица. Она присела в старое вытертое до ниток кресло, подумала устало: «А ведь права, наверное, дочка, что не отпускает сюда Сашеньку». Вспомнила ее сердитые слова: «Неужели ты не видишь, что это не дом, а убожество. Выброси ты эти столетние коврики, сейчас таких уже ни у кого нет». На слова матери о том, что у нее стынут ноги, а пол очень холодный, дочь сказала: «Так купи себе палас и застели. »Тина Александровна и рада была бы купить, но ей были просто не по карману такие покупки. Дочь еще давно как-то спросила: «Может, тебе денег дать?» — на что Тина замахала руками: «Что ты, что ты! Мне хватает. Это же не Москва. Овощи все свои, молоко и яйца соседи продают по сходной цене.» Больше этот вопрос никогда не поднимался. А то, что год от года прихварывала все чаще, а лекарства становились все дороже, Тина считала своим личным делом. И никогда никому не обмолвилась словом, что пенсии стало не хватать. Сейчас, сидя в своем любимом продавленном кресле, она почему-то вспомнила, как раньше, подсобирав деньжат, перед Новым годом ежегодно ездила в Москву, чтоб купить для своей любимой Мариночки новогодние обновки и сладости. За день иногда не успевала купить все, что намечала. Поэтому, сдав чемоданчик с покупками в камеру хранения, ночь коротала на вокзале. Ноги к утру от ночного сидения на лавке отекали, спину ломило. Но все это стоило той радости, какая выплескивалась из глаз дочурки, когда она примеряла привезенные матерью обновки. Она чувствовала себя счастливой, что ее Мариночка была в числе самых нарядных девочек в деревне. Иначе и быть не могло: ведь учительницына дочка, отличница, умница и красавица. В школе во всех классах была первой ученицей. Тина Александровна расцветала, слушая похвалы в адрес дочки: «Это счастье иметь такую дочь!» И всегда отвечала: «Да, я — счастливая!». Себе же почти ничего не покупала. Учительская зарплата всегда была невелика, и муж к тому времени в семейный бюджет стал приносить крохи, пристрастившись к выпивкам.

Дочь без проблем поступила в Москве в институт. Тут уж Тина Александровна совсем поставила на себе крест: жизнь свою и всю себя посвятила служению дочери: брала в школе всю нагрузку, какую могла выпросить. Работала с утра до вечера, занималась дополнительно со слабыми учениками, чтоб заработать лишнюю копейку, писала курсовые и дипломные работы студентам. Ограничила себя во всем. Дочь не оценила ее старания, уже учась на последнем курсе на робкие слова матери, что теперь уже можно и о замужестве подумать и о детках, сказала: «О каких детках можно говорить? Я не собираюсь нищету разводить. Вот ты прожила жизнь так, что не в состоянии создать для меня хоть какую-то материальную базу, чтобы у меня был хоть минимальный стартовый капитал!» После этих слов Тина как-то вся поникла, приняв это обвинение.

Сердце после этого разговора стало болеть чаще и сильнее. Дочь в ответ на ее робкие слова о болях в сердце сказала: «А что ты хочешь, мама? Возраст, организм изношен. Сходи на ФАП, пусть сделают кардиограмму, купи валидол или нитроглицерин.» Тина Александровна не пошла на ФАП. Просто стала меньше ходить, больше лежать. Вот и сейчас, сидя у окна, подумала: «А ведь нитроглицерин все же надо было купить. Не обойдусь уже валидолом.» Потом, приказав себе забыть про болячки, стала думать о своих москвичах. И пришла-таки к мысли, что все-таки какая она счастливая: «И замуж вышла, и дочку замечательную родила, вырастила и выучила, и внука дождалась любимого. А что еще надо?!»

Тридцать первого декабря баба Ольга с пакетом антоновки, а баба Вера с миской рыжиков пришли по привычке поздравить Тину Александровну с наступающим Новым годом, а заодно получить приглашение на праздничное чаепитие с шоколадными трюфелями и бутербродами с красной икрой. Отряхнув на крыльце с валенок снег, постучали в дверь, хотя знали, что Тина дверь принципиально никогда не запирает, объясняя: «Брать у меня нечего. А детки приходят заниматься, вдруг не услышу. Или Мариночка надумает приехать, а я спать буду… Деревенька наша тихая, кто ж меня тут обидит. Чего закрывать?»

Вот и сегодня дверь как всегда была не заперта…

— Александровна, ты что, Голубой огонек ночью смотрела, а теперь спишь? Встречай гостей, праздновать будем…

Тина Александровна сидела в кресле перед включенным телевизором. Душа ее вместе с последними мыслями отлетела к Москве.

— Поняв случившееся и пятясь к порогу, баба Вера тихо прошептала: «Счастливая!.. Не страдала…»


 
По теме
Поэзия – удивительная вещь. Она заставляет нас по-новому смотреть на мир, даёт возможность выразить чувства, которые накопились в сердце.
В Твери на площади Славы состоялся фестиваль «Крымская весна», участниками которого стали представители образовательных, медицинских организаций, предприятий, общественных и молодежные объединений, военнослужащие,
9 марта исполнилось 90 лет со дня рождения первого космонавта Вселенной, патриота, человека – и, вместе с тем, простого русского парня со Смоленщины,
Фото: Карина Пожогина/РИА Верхневолжье В Музее Победы подвели итоги детского музыкального проекта «Главные детские песни 4.0», открытого для молодых певцов и вокальных групп.
Масленица-2024 В рамках общегородского праздника Центральная библиотека представила программу "Гуляй душа, Масленица пришла".
17 марта Всю масленичную неделю в Осташковском краеведческом музее научные сотрудники проводили для детей развлекательно-познавательную программу "А мы Масленицу дожидали!".
В преддверии весны библиограф Центральной библиотеки для воспитанников детских садов и реабилитационного центра для несовершеннолетних Западнодвинского МО провела мастер-класс по изготовлению закладки «Подружка для книжки».
10 лет воссоединения Крыма с Россией будет отмечаться 18 марта. Накануне этого события в Центральной библиотеке прошла акция "Мы вместе, Крым".